Глава 1.
Писательская звезда Аркадия Аверченко взошла стремительно.
В 1905 году он ещё никому не известный служащий в Харькове, а три года спустя- редактор и ведущий автор наиболее популярного в России юмористического журнала Сатириконъ. C 1910 года один за другим выходят сборники его веселых, и, простите за неуместность, прикольных рассказов, некоторые из которых менее чем за десятилетие выдержали более 20 изданий. В театрах ставятся многие его пьесы и юмористические скетчи, его острых, на злобу дня написанных фельетонов побаивается правая и левая печать.
Такое быстрое признание невозможно объяснить только лишь литературным талантом Аверченко. Зачастую в самой российской действительности 1907-1917 годов имелись все предпосылки для того, чтобы его остроумный, иногда беззлобный смех вызывал восторг у тогдашней читающей публики.
Биографические сведения об Аверченко скудны. Родился он в1881 году в небогатой купеческой семье в городе Севастополе. Отец его, коммерсант-неудачник умер ,так и не добившись материального благополучия. Детство Аркадия было малообеспеченным, и в 15 лет Аверченко пошел работать младшим писцом в транспортной конторе по перевозке клади. В 1897 году он
уезжает на станцию Алмазная , где работает счетоводом на Брянских рудниках. Он видит темную и безрадостную жизнь шахтеров. Писатель делится с нами подробностями захолустного и дикого быта: То конторщик запьет и в пьяном виде получит выговор от директора, то штейгерова корова взбесится, то свиньи съедят сына кухарки чертежника, то пьяный рудничный врач отрежет рабочему не совсем ту ногу, которую следовало... Не потому ли Аверченко так мало вспоминает о своей юности, что была она безотрадна...
Крупным событием его юности был переезд в Харьков, на службу в правлении рудников. С этим переездом, переменой обстановки, знакомством с харьковскими литературными кругами связано начало его писательской деятельности. В автобиографии, предпосланной книге Веселые устрицы , Аверченко датирует своё появление в печати 1905 годом. На самом же деле ещё 31 октября 1903 года в харьковской газете Южный край появился его рассказ Как мне пришлось застраховать жизнь - первый вариант позднейшего рассказа Рыцарь индустрии. Однако самоопределиться как профессиональному журналисту Аркадию Аверченко помогла первая русская революция, и отрицать этого нельзя. Он стал редактировать журнал Штык, имевший в Харькове большой успех, и совершенно забросил службу.
Аркадия захватил этот короткий праздник русской сатирической периодики. Как только в Харькове стал выходить Штык, он принимает в его работе самое деятельное участие, а с 5-го номера становится редактором. Штык был во многих отношениях совершенно заурядным журналом, но он интересен нам как первая постоянная трибуна Аверченко. По мнению людей, читавших последние номера Штыка, а также его продолжение Меч, создавалось впечатление, что почти все в них создано одним лицом. В этом убеждали подписи и прозрачные псевдонимы под политическими передовицами, маленькими фельетонами, злободневными карикатурами, сатирическими виньетками и т.п.
Аверченко искал свой жанр. Оба журнальчика и были для него единственной практической школы писательства. Он получил исключительно благоприятную возможность перепробовать себя в разнообразных формах, включая и графические; авторская и редакторская работа в Харькове оказалась как бы репетицией последующего успешного издания Сатирикона. Лихорадочно писал я, рисовал карикатуры, редактировал и корректировал, - c улыбкой вспоминал Аверченко, -и на девятом номере дорисовался до того, что генерал-губернатор Пешков оштрафовал меня на 500 рублей, мечтая, очевидно, что я немедленно заплачу их из карманных денег...я уехал, успев все-таки до отъезда выпустить три номера журнала Меч... В 1907 году Аверченко, полный планов и надежд, отправляется завоевывать Петербург.
Глава 2.
В столице ему пришлось начинать сотрудничество во второстепенных изданиях, в том числе и в плохоньком, терявшем подписчиков журнальчике Стрекоза, который, кажется уже нигде и не читали, кроме как в пивных. В 1908 году группа молодых сотрудников решила издавать новый журнал юмора и сатиры. Назвали его Сатириконъ. Сатириконъ был не только важной вехой в творческой биографии Аверченко, но неотъемлемой и едва ли не самой важной её частью. Создавая с художниками Н. Ремизовым и А. Радаковым Сатириконъ , Аверченко тем самым создавал себя как писателя-юмориста, продолжая и завершая начатые в Харькове успешные поиски собственных тем, стиля, жанра. Говорить об Аверченко- значит говорить и о Сатириконе.
В полосу общественной реакции Сатириконъ остался единственным в России журналом юмора и сатиры. В Сатириконе сотрудничали художники Ре-ми, Радаков, Юнгер, Бенуа. На его страницах выступили такие мастера юмористического рассказа как Тэффи, Дымов; поэты- Саша Черный, С. Городецкий, позднее О. Мандельштам, и молодой ещё Маяковский. Время от времени из ведущих прозаиков той поры в Сатириконе печатались А. Куприн, Л. Андреев, и приобретающие известность А. Толстой, А. Грин. Но гвоздем каждого номера были произведения Аверченко, который устраивал на страницах Сатирикона веселый карнавал масок. Под псевдонимами Медуза Горгона, Фальстаф, Фома Опискин Аверченко выступал с передовицами и злободневными фельетонами. Волк(он же Аверченко) давал юмористическую мелочь. Ave(все тот же Аверченко) писал о театрах, вернисажах, музыкальных вечерах и остроумно вел знаменитый Почтовый ящик. И лишь рассказы он подписывал своей фамилией.
Сразу скажу, что Сатириконъ сильно отличался от того типа сатирического журнала, который сложился в годы первой русской революции. Но хотя он был не в пример умеренней своих старших собратьев, читатели нередко натыкались на пустые страницы с пояснением: По независящим от редакции журнала обстоятельствам настоящий номер не может быть выпущен в том виде, как редакция предполагала.
Почти все, кто встречал Аверченко в пору его славы, вспоминают его как крупного, дородного мужчину...в преувеличенно модном костюме, с брильянтом в сногсшибательном галстуке... прекрасно выбритого, немножко полного, красивого и ленивого.
Недавнего писаря из мелкой провинциальной конторы окружает особая атмосфера удачливости и успеха. Он заполняет своими произведениями чуть ли не половину каждого номера Сатирикона и издает ежегодно 2-3 сборника рассказов. Критика обвиняет его в торопливости, излишней плодовитости, на что Аверченко отвечает предисловием к своей книге Зайчики на стене: Упрек в многописании- если в него вдуматься- упрек, не имеющий под собой никакой солидной почвы. И вот почему: я пишу только в тех случаях, когда мне весело. Мне очень часто весело. Значит, я часто пишу.
Глава 3.
Быт города- вот главный герой Аркадия Аверченко. И не просто города, а города-гиганта. В Петербурге-Петрограде стократ убыстрен ритм жизни, без бытия: Кажется, будто позавчера повстречался на Невском со знакомым господином. А он за это время или уже Европу успел объехать и женился на вдове из Иркутска, или полгода как застрелился, или уже десятый месяц сидит в тюрьме. (Черным по белому). Здесь каждая мелочь, каждая новинка быта становится для Аверченко источником неиссякаемой изобретательности и юмора. Граммофон? Извольте- рассказ Дорогой подарок - весьма ценный совет, как избавиться от невыносимо шумного приобретения. Телефон? Пожалуйста- Магнит - о бытовых мучениях, причиняемых техническим новшеством. Автомобиль? Из рассказа Клусачев и Туркин следует, какие трудности ожидали много лет назад желавшего приобрести новый верх для легковой машины. С легкостью фокусника извлекает молодой писатель остроумные сюжеты, он готов, кажется создавать рассказы из ничего и напоминает своей богатой фантазией сотрудника Стрекозы и Будильника Антошу Чехонте. Аверченко- юморист, по преимуществу видящий лишь смешное в жизни своих героев- писателей, городовых, коммивояжеров, горничных и т.д.
Сам столичный быт предопределил тематику большинства рассказов Аверченко, давая готовые сюжеты. В любимой его героями Петербургской газете можно было подчас встретить такие объявления: ЧУДНУЮ БЛОНДИНКУ с обручальным колечком, в голубом лифчике и маленькими в ушах бриллиантами сидевшую в театре Буфф , кажется кресло 155 8-го ряда просит откликнуться сидевший сзади правее в 9-м ряду. Очень жалеет, что при выходе из театра потерял из виду и т.д.. Самовлюбленный поэтишка принес в журнал свои вирши. Редактор отвергает их. О чем тут рассказывать ? Но Аверченко создает яркий рассказ и на этом крохотном пятачке. Он юмористически преувеличивает преследование графоманом редактора до размеров наваждения: строчки Люблю я утром черный локон... редактор находит в холодной курице, в ботинках и даже на обороте письма об уходе с работы, которое он, измучившись, пишет издателю.
Аверченко избирает мишенью для насмешек вечные- от Адама до Евы-недостатки мужчины и женщины. При этом юмориста спасает в лучших рассказах физиологическое здоровье его таланта, не допускавшего, как правило, двусмысленностей, тонкое ощущение меры. Аверченко остроумно, находчиво, изобретательно издевается над глупостью, нелепостью мещански обыденного, чего никто не замечает, с чем все свыклись. Особенно смешной в его рассказах эта обыденность предстает глазами ребенка. В сборниках Шалуны и ротозеи, О маленьких для больших, Аверченко выставляет напоказ скудоумие обывателя, тупизм здоровой мещанской семьи, бессмысленность гимназической педагогики.
Cмеясь над пошлостью, Аверченко выступал союзно с другими сатириконовцами- с Сашей Черным, Тэффи, Ре-ми. Так, программный для него рассказ День человеческий, герой которого дома, на улице, на вечеринке и даже перед лицом смерти старается протестовать против привычно-бессодержательного, что заполняет день среднего человека, был помещен в специальном номере журнала, тематически озаглавленного О пошлости. В коллективных усилиях редакции Сатирикона ощущаешь цельную программу, правда не политическую, а эстетическую. По мысли сотрудников, их Сатириконъ неустанно старался очищать и развивать вкус среднего русского читателя, привыкшего к полуграмотным распивочным местам.
Здесь заслуга Сатирикона и Аверченко в самом деле велика. На страницах журнала хлестко высмеивалась бездарность, её дешевые штампы. Показательный суд над все той же глупостью и пошлостью Аверченко устраивает в разделе Почтовый ящик Сатирикона, где помещаются ответы за подписью Ave на присылаемые рукописи. Например:
Посылаю я стишки... Куда конь с копытом, -пишет Леонардо- туда и рак с клешней. Не пригодятся ли?
-С благодарностью жмем вашу клешню, но стишки не подойдут.
Или:
Идя с бала, Лидия Ивановна вспоминала обеих своих кавалеров...
-Две кавалеры на одного Лидию Ивановну!
Или:
Рудольфу: Вы пишете в рассказе:
Она схватила ему за руку и неоднократно спросила: где ты девал деньги?.
-Иностранных произведений не печатаем.
Аверченко успевает ответить на редакционную почту, написать рассказ, а кроме того- побывать всюду: на состязании борцов в цирке Чинизелли, и на международной строительной выставке, в театре Комиссаржевской, на премьере Франческа да Римини и на концерте придворного оркестра в Новом Петергофе, на фарсе Скандал в Монте-Карло и на очередной выставке Союза русских художников. И не только побывать, но и написать остроумную реляцию в номер Сатирикона.
Аверченко выступает поборником не просто талантливого, но и жизненного, реалистического искусства. Исходя из здравого смысла, высмеивает он, например , оторванный от жизни романтизм (Русалка), однако смех его достигает звенящей сатирической силы и едкости, когда он обращается к упадническими течениям современной ему литературы или живописи. И это у него отлично получалось. Да и не только у Аверченко. Многие художники, писатели Сатирикона повторяли аверченковские темы. Болезненно повышенная чувствительность и эротомания в произведениях некоторых символистов находят на страницах Сатирикона непритязательный, но едкий отклик. Сатириконовцам был не нужен сколько-нибудь обстоятельный анализ современной им живописи и поэзии. Да это и не входило в их задачи. Они видят и весело изобличают в новаторах,кичащихся своей непонятностью самых обычных шарлатанов. Здоровым демократизмом, простотой художественных вкусов Аверченко не мог быть непонятен массовому читателю.
Глава 4.
В 1913 году разногласия с издателем Сатирикона вынуждают основных сотрудников журнала выйти из него и основать Новый Сатириконъ. Вплоть до лета 1914 года он продолжает и развивает традиции прежнего журнала, не потом ситуация меняется. В связи с войной с Германией журнал начинает публиковать патриотические призывы, которые нередко переходят в ура-патриотические. Аверченко, а соответственно и журнал сдали. Наступил кризис. На страницах журнала в 1914-1916 годах появляется ряд очерков, объективно показывающих состояние развала, в котором находилась Россия. В связи с кризисом, призраком голода, надвигающейся разрухи замолк веселый, искрометный смех Аверченко. Как личную драму воспринимает он всё ухудшающийся петербургский быт, дорожание жизни. В дни революции Аверченко уезжает в Крым. Там он пишет не слишком удачные, по моему мнению, памфлеты на большевиков. Вместо того чтобы объективно оглядеть все их стороны , а потом обсмеять их же, он лепит, грубо говоря, чернуху и дешевку. После закрытия Врангелем газеты Юг России, которую Аверченко открыл по приезду в Крым, он уезжает в Констанстинополь, а затем в Париж, где и поселяется.
В 1921 году в Париже вышла его первая в эмиграции книжка Дюжина ножей в спину революции, где Аверченко облил грязью Советскую Россию, и причем совершенно заслуженно. Его персонажи- дворяне, купцы, военные, чиновники и даже рабочий- с тоской поминают прежнюю вольную жизнь. Позже Аверченко написал и опубликовал свое известное Письмо Ленину, в котором подытоживал свой эмигрантский путь из петербургских варяг в константинопольские греки, начиная с запрещения большевиками летом 1918 года всех оппозиционных журналов, в том числе и Нового Сатирикона и проведения широких арестов.
Ты тогда же приказал Урицкому закрыть мой журнал , а меня доставить на Гороховую. Прости, голубчик, что я за два дня до этой предполагаемой доставки на Гороховую уехал из Петрограда, даже не простившись с тобой. Захлопотался...
Я на тебя не сержусь, хотя ты гонял меня по всей стране, как серого зайца: Из Киева в Харьков, из Харькова в Ростов, потом Екатеринослав, Новороссийск, Севастополь, Мелитополь, опять Севастополь. Это письмо я пишу тебе из Константинополя, куда прибыл по личным делам.
За гребнем великих потрясений , в новых произведениях Аверченко, которые писались в скитаниях- в Констанстинополе, или в Праге- зазвучал тот "смех сквозь слезы", который был столь характерен для отечественной литературы от Гоголя до Чехова, горькая сатира оттеснила добродушный юмор. Можно заметить, что в поздних рассказах Аверченко возникает трагическая нота, усиленная сознанием собственной оторванности от родной почвы. Его мучает мысль, что вне родины, вне родного языка и быта нет места писателю.
Он был болен давно ,- вспоминал об Аверченко журналист Лев Максим. - не только физически. Он болел смертной тоской по России. В последний раз, когда мы виделись... Он жаловался мне:
Тяжело как-то стало писать...Не пишется. Как будто не на настоящем стою...
12 марта 1925 в пражской городской больнице Аверченко скончался от болезни сердца. Скончался на чужбине, далеко от родной земли. Но он оставил нам свои книги, которым уготована долгая жизнь.
Конец.
Санкт-Петербург
Использованная литература: Виртуальные источники(SpinNet,FansNet(Sankt Peterburg)).