Хлебников, Велимир (Виктор Владимирович) [28.Х(9.ХI). 1885,    Малодербетовский   улус б. Астраханской губ. ] Ц поэт, ведущий теоретик футуризма. Родился в семье учёного- естественника, орнитолога и лесовода[1]. С 1903 г. Ц студент Казанского, в 1908-1911 гг.-Петербургского университета ( не окончил ). В Петербурге посещал литературные УсредыФ в УбашнеФ Вяч. Иванова и УАкадемию стихаФ при журнале УАполлонФ. С поздним символизмом Хлебникова сближал сближал интерес к философии, мифологии, русской истории, славянскому фольклору. Однако не смотря на внешнее ученически-истовое следование Узаветам символизмаФ , Х. был внутренне чужд этому течению, равно как и нарождающемуся акмеизму. Расхождение основывалось на коренном различии взглядов на природу Слова (языка) и Времени. Символисты и акмеисты стремились выявить в отвлечённом слове закодированные Фвечные сущностиФ и перемещали современность в контекст предшествующей культуры, уводили настоящее кФпервозданной ясности прошлогоФ. Философско-эстетическая ориентация Х. была принципиально иной. Поэт отсчитывал начало своего творчества с необычайно мощного по соц. заряду 1905 г. :ФМы бросились в будущееЕот 1905 г. У. Остро переживая позорное поражение на Востоке и удушение первой русской революции, напряжённо размышляя над ходом истории, Х. предпринял утопическую попытку найти некие универсальные числовые законы Времени, так или иначе влияющие на судьбы России и всего человечества[2]. Прошлое, настоящее и будущее в его утопической системе представлялись лишь фрагментами единого непрерывного Времени, эластично и циклично повторяющегося в своём круговом развитии. Настоящее, являясь вместе с прошлым частью целокупного времени, получало таким образом возможность перемещения в Унаучно предсказуемоеФ будущее. Х. подходит к данному вопросу как учёный-исследователь, но, будучи поэтом по своей природной сути,  он постигает Время сквозь мифопоэтическую призму и превращает предмет исследования в свою главную и пожизненную тему наряду с другим его постоянным героем своей поэзии Ц Словом, языком. Слово в его философско-поэтической системе переставало быть только средством передачи его культурной традиции в её смысловых и эстетических значениях, а становилось собственнозначимой и самоценной чувственной данностью, вещью и, следовательно, частью пространства. Именно таким образом, через Время, зафиксированное Словом и превращённое в пространственный фрагмент, осуществлялось искомое философское единство Фпространства-времениФ. Единство, допускающее возможность его переоформления в слове и, значит, поддающееся активному регулированию по воле речетворца. Создавалась внешне логически-ясная концепция преодоления физического времени как пространства за счет реставрации (в прошлом) и реконструкции ( в настоящем и будущем) слов-вещей и пересоздания на этой основе всей застывшей в пространстве и времени системы узаконенных художественных форм и социальных институтов. Открывалась как бы единая "книга бытия", книга Природы Ц утопическая мечта Х., поэтическому воплощению которой он посвятил всю свою жизнь.

          Искания Х. вполне согласовывались с общим путем устремленного в будущее футуризма, относившего смыслы, в противовес символистским, потусторонним отвлеченностям, к чувственным данностям. Это происходило и в живописи, также искавшей единство лпространства Ц времени╗ и насыщавшей пространственную изобразительность лчетвертым измерением╗, т.е. временем. Не случайно поэтому после знакомства с В. Каменским, способствовавшим первой публикации поэта (Искушение грешника // Весна. Ц 1908. - № 10), и сближения с группой поэтов и художников ( Д. Н. Бурлюки, Е. Гуро, М. Матюшин ) Х. становится лневидимой╗, но главной лосью вращения╗ футуризма.

           В 1910 г. вышел совместный сборник группы футуристов Ц лбудетлян╗ в придуманной Х. славянской огласке Ц лСадок судей╗. Позже к ним присоединились А. Крученых, Б. Лившиц и В. Маяковский. Другой сборник лбудетлян╗ лПощечина общественному вкусу╗ (1912) почти наполовину состоял из произведений Х.: поэма лИ и Э╗, лГонимый Ц кем, почем я знаю?..╗, знаменитые лэкспериментальные╗ лКузнечик╗ и лБобэоби пелись губыЕ╗. На последней странице сборника была напечатана исчисленная поэтом таблица с датами великих исторических потрясений. Последней датой был 1917 г.[3] (ср. с порожденным Х. пророчеством в поэме В. Маяковского лОблако в штанах╗: лЕв терновом венке революции грядет шестнадцатый год╗). Подобные расчеты Х., называвший себя лхудожником числа вечной головы вселенной╗, проводил постоянно, проверяя свою теорию кругового Времени и стараясь лразумно обосновать право на провидение╗ (см. его кн.: лУчитель и ученик╗, 1912; лБитвы 1915 Ц 1917 гг. Новое учение о войне╗, 1915; лВремя мера мира╗, 1916; лДоски судьбы╗, 1922; статьи лСпор о первенстве╗ и лЗакон поколений╗, 1914. Некоторые идеи Х. о лжизненных ритмах╗ подтверждаются современной хронобиологией).

            В 10 гг. выходят книги Х. лРяв!╗, лТворения 1906 Ц 1908╗, лИзборник стихов. 1907 Ц 1914╗, получают развитие разработанные им ранее лпервобытные╗ славяно-языческие утопии : лЗмей поезда╗, 1910; лЛесная дева╗, 1911; лИ и Э╗, 1912; лШаман и Венера╗, лВила и леший╗, 1912; лДети Выдры╗, 1913; лТруба марсиан╗, 1916; лЛебедия будущего╗, 1918. В них поэтически формулировалась мечта Х. о всесветном единении лтворян╗ и лизобретателей╗ (их антиподы лдворяне╗ и лприобретатели╗) в лоне единой и всевременной матери Ц Природы, одухотворенной человеческим трудом. Х. предлагал : лИсчислить каждый труд ударами сердца Ц денежной единицей будущего, коей равно богат каждый живущий╗ ( V, 157 ). (Раскрытие важной для Х. темы труда см. : лМы, Труд, Первый и прочее и прочая Е╗, лЛадомир╗ и др.) Верховным представителем лтворян╗, по мысли Х., является поэт, а искусство становится проектом жизни (идея жизнестроительного искусства). Поэтические утопии и жизненное поведение поэта сливаются : начинаются пожизненные странствия Х. по России как выражение особого лвнебытового╗ существования творца.

             К 1917 г. понимание искусства как программы жизни трансформируется в обобщенно анархическую утопию о мессианской роли поэтов Ц тайновидцев и пророков, которые вместе с другими деятелями культуры должны создать международное общество Председателей Земного Шара из 317 членов (317 Ц одно из выведенных Х. лмагических╗ чисел Времени). лПредседатели╗ призваны осуществлять программу мировой гармонии в лнадгосударстве звезды╗ (лВоззвание Председателей Земного Шара╗,1917).

              Одновременно с созданием лпервобытных╗ и космо Ц мифологических утопий Х. выступает и как мятежный автор антибуржуазных и антитехнократических гротескных пророчеств о лбунте вещей╗, которых, по мнению поэта, неизбежен в урбанизированном будущем, если его распорядителем станет сообщество лприобретателей╗ и лдворян╗ (поэма лЖуравль╗, 1909; пьеса лМаркиза Дэзес╗, 1909 Ц 1911, и др.).

            В годы первой мировой войны социалистическая активность Х. значительно возросла, отчетливо выявился его интерес к теме современности (в 1916 Ц 1917 гг. поэт служил рядовым в армии). Эта тенденция усилилась в годы революции и гражданской войны[4]. Х., смыкаясь в гуманистическом пафосе с Маяковским, не приемлет империалистическую бойню (поэмы УВойна в мышеловкеФ, 1915 Ц 1922; УБерег невольниковФ, 1921), но в дерзком восстании Уколодников землиФ он, подобно А. Блоку, видит справедливость исторического возмездия и по славянски былинный размах переустройства Вселенной на новых научно Ц трудовых человеческих основах (УКаменная бабаФ, 1919; УНочь в окопеФ, УЛадомирФ, 1920; УНочь перед СоветамиФ, УНастоящееФ, УНочной обыскФ, УМалиновая шашкаФ, 1921). Х. активно сотрудничает с Советской властью, работает в Бакинском и Пятигорском отделениях РОСТА, во многих газетах, в Политпросвете Волжско Ц Каспийской флотилии.

              Однако и в эти годы поэт остается утопистом-мечтателем. Главную силу,способную преодолеть Уземной хаосФ и объединить УтворянФ всего мира, Х.по-прежнему видел (наряду с овладением УчисловымиФ законами Времени ) в заново созданном,изобретенном  им УзвездномФ языке, пригодном для всей УзвездыФ- Земли. Именно этим, а не только однозначно нигилистическим эпатажем футуристов,отвергавших весь комплекс культуры прошлого (в т.ч. и язык), объясняются обширные поэтико-лингвистические эксперименты Х., сопутствующие всему его творчеству и казавшиеся многим современникам единственной самоцелью и сущностью  хлебниковской поэзии. Х. предпринял реформу поэтического языка во всем его объеме. Звук в его поэтической системе несет в себе самоценное значение, способное насытить произведения художественным смыслом (см.статью УНаша основаФ, 1919). Истоки смысла несущих фонем Х. находил в народных заклинаниях и заговорах ( см. поэму УНочь в ГалицииФ, 1913), бывших, по определению поэта, Укак бы заумным языком в народном словеФ (V, 225), - отсюда термин лзаумь╗, лзаумный язык╗. Слова, разложенные на лпервоначальные╗ фонетические значения, Х. собирает на основе созвучий заново, стремясь сформировать гнезда неологизмов одного корня (этот процесс он называл поначалу лсопряжением╗ корней, а позднее Ц лскорнением╗ ). По такой методике строились лэкспериментальные╗ произведения : лЗаклятие смехом╗, лЛюбхо╗ и др. Эксперимент распространялся и на синтаксис (вплоть до отказа от знаков препинания ), порождая особую ассоциативную структуру стиха на внешней основе примитивистской техники и подчеркнутого инфантилизма поэтики: раешник , лубок, анахронизм, лграфоманство╗ и т.п. лРебенок и дикарь,- писал  Ю.Тынянов о Х.,- были новым поэтическим лицом,вдруг смешавшим твердые лнормы╗ метра и слова╗ (Вступ. ст., 1, 23 ). Антиэстетическое УдикарствоФ и УинфантилизмФ Х. действительно были формой футуристического эпатажа по отношению к застывшему в общепринятых УнормахФ старому буржуазному миру. Однако  целостная суть поэтико-лингвистических экспериментов была шире и включала в себя не только разрушающий, но и созидающий пофос. С уходом в послеоктябрьском творчестве Х. нигилистического начала поэт отказывается от многих крайностей своих экспериментов в сфере УзаумнойФ поэтики.В то же время он продолжает поиски методов обновления жанровой структуры лирики, эпоса и драмы на пути создания единого УсинтетическогоФ жанрообразования. Сюда следует отнести неудачные хлебниковские попытки создания УсверхповестейФ (УЦарапина по небуФ, 1920; УЗангезиФ, 1922), замысленных как своеобразная Укнига судебФ, содержащая универсальные ключи к овладению УновымиФ знаниями и законами жизнетворчества.

            Оставаясь в русле утопических идеалистических концепций, Х. в условиях нового времени объективно не мог объединить вокруг своего философско-поэтического учения продолжительно действующее художественное направление. Однако его художественный вклад в теорию и практику советской поэзии чрезвычайно значителен (словотворчество и рифмотворчество, разработка интонационного стиха, многоголосие ритмов, философская проблематика, гуманистический пафос, жанровые новообразования и др. ). Маяковский, считавший стихи Х. образцом УинженернойФ, УизобретательскойФ поэзии, понятной У только семерым товарищам-футуристам╗, говорил, однако, что стихи эти лзаряжали многочисленных поэтов╗. Действие хлебниковского лзаряда╗, в силовое поле которого попали Маяковский, Н. Асеев, Б. Пастернак, О. Мандельштам, М.Цветаева, Н. Заболоцкий и мн. др., распространяется и на современную советскую поэзию (В. Высоцкий, А. Вознесенский, Е. Евтушенко, представиели т.н. лрок-поэзии╗ и др.).